Теперь, когда Уайльд уехал, мы с отцом Кальмаром, похоже, остаемся единственными истинными выразителями взглядов джокеров. Говард М. (в миру Тролль) — весьма колоритная личность: девяти футов ростом, с отливающей зеленью кожей, жесткой и прочной, словно рог. Я успел узнать его как человека исключительно порядочного и сведущего, притом весьма разумного, но… По характеру он ведомый, а не ведущий; есть в нем какая-то застенчивость, сдержанность, которая не дает ему высказывать свое мнение. С его огромным ростом он не затеряется ни в одной толпе, но временами мне кажется, что именно таково его самое заветное желание.

Что же до Кристалис, о ней ничего подобного сказать нельзя. Конечно, эта женщина обладает своим, совершенно неповторимым обаянием. Не спорю, она пользуется уважением в общине и является одним из самых видных (ну вот, получился плохой каламбур) и влиятельных джокеров. И все же я никогда ее не любил. Возможно, отчасти тому виной мой эгоизм. Именно с появлением «Хрустального дворца» начался закат «Дома смеха». И все же существуют и более глубоко скрытые причины. Кристалис обладает значительным влиянием в Джокертауне, но употребляет его исключительно на собственное благо. Она всегда была вызывающе аполитична, тщательно отмежевывалась от любых движений за права джокеров. Когда пришла пора открыто заявить о своих взглядах, решительно выступить на стороне тех, кого она поддерживает, Кристалис продемонстрировала приверженность лишь к своим мундштукам, британскому акценту, ликерам и собственной принадлежности к высшему классу.

Словом, Кристалис говорит только от имени Кристалис, а Тролль, как правило, молчит, следовательно, говорить от имени джокеров остается нам с отцом Кальмаром. Я с радостью исполню эту роль, но я так устал…

Я задремал и проснулся от шума — мои коллеги возвращались с ужина. Насколько я понял, все прошло лучше некуда. Превосходно! Нам сейчас очень нужны громкие успехи. Хартманн произнес блестящую речь и совершенно покорил президента; Соколица, судя по рассказам, сразила своей красотой всех прочих мужчин в зале. Интересно, другие женщины не ревновали? Мистраль превратилась в очень хорошенькую девушку, Фантазия зачаровывает всех, едва стоит ей начать танцевать, да и Радха О'Рейли тоже неотразима — черты ее индийско-ирландских предков, смешиваясь, придают ее облику неповторимый экзотический колорит. Но Соколица затмевает их всех. И что они о ней думают?

Тузы-мужчины определенно относятся к ней одобрительно. Здесь, на борту самолета, образовалась некая «деревня», соответственно слухи разлетаются очень быстро. Поговаривают, будто доктор Тахион и Джек Браун пытались подъезжать к ней, но оба получили от ворот поворот. Пожалуй, самые близкие отношения связывают Соколицу с ее оператором-натуралом, который летит вместе с остальными журналистами. Она решила сделать об этой поездке документальный фильм.

Хирам тоже находится с Соколицей в приятельских отношениях, но, хотя в это беспрестанное добродушное подтрунивание друг над другом подчас вкрадывается легкий оттенок флирта, дружба их носит скорее платонический характер. В жизни Уорчестера всегда была и остается лишь одна истинная любовь — еда. Вот уж к чему он питает поистине пылкую страсть. Кажется, ему известны все самые отменные рестораны в каждом городе, где бы ни приземлился наш самолет. Его круглые сутки осаждают местные повара, которые правдами и неправдами пробираются в его номер со своими фирменными блюдами, умоляя уделить им хотя бы минутку, отведать хотя бы кусочек, высказать хотя бы слово одобрения. Хирам ничуть не возражает; напротив, он явно пребывает на верху блаженства.

На Гаити Хирам отыскал где-то повара, который так ему понравился, что он, не сходя с места, нанял туземца, а затем уговорил Хартманна сделать несколько звонков в Службу иммиграции и натурализации и выбить для его протеже визу и разрешение на работу. Мы столкнулись с этим искусным кулинаром в аэропорту Порт-о-Пренса — он сражался с огромным сундуком, битком набитым чугунной кухонной утварью. Хирам сделал сундук настолько легким, что его новый подчиненный (он не говорит по-английски, но Хирам утверждает, что специи — универсальный язык) смог нести его на плече. Как рассказал мне Говард, во время сегодняшнего ужина Уорчестер непременно пожелал заглянуть на кухню и узнать, как тамошний шеф-повар готовит цыпленка под соусом «моле», — и за то время, что он там находился, соорудил какой-то умопомрачительный десерт в честь принимающей стороны.

По справедливости, мне следовало бы недолюбливать именно Хирама Уорчестера, который просто упивается своим положением туза — как ни один другой известный мне человек, но я не в состоянии испытывать антипатию к тому, кто так искренне наслаждается жизнью и дарит такое же наслаждение окружающим. Кроме того, мне, как никому другому, известно о разнообразных благотворительных акциях, которые он проводит в Джокертауне, хотя он изо всех сил и старается скрыть свою к ним причастность. В окружении моих собратьев Хирам чувствует себя столь же неуютно, как и Тахион, но сердце у него такое же большое, как и все его тело.

Завтра нашей группе снова предстоит разделиться. Сенаторы Хартманн и Лайонс, конгрессмен Рабинович и Эрикссон из ВОЗ встретятся с руководителями ИРП [14] , правящей партии Мексики, а Тахион в сопровождении наших медиков посетит клинику, которая объявила, что добилась необычайных успехов в лечении вируса лаетрилом. У наших тузов намечен обед с тремя мексиканскими коллегами. К моей радости, Тролля туда тоже пригласили. В определенных кругах его сверхчеловеческая сила и почти полная неуязвимость позволили причислить его к тузам. Пусть это и небольшой шаг вперед, но все-таки шаг.

Все остальные отправятся на Юкатан и Квинтану Ру на экскурсию по разрушенным городам майя и нескольким местам, где, по сообщениям, были совершены жестокие злодеяния против джокеров. До сельских районов Мексики просвещение еще, похоже, не дошло. Все остальные присоединятся к нам в Чичен-Ице на следующее утро, и наш последний день в Мексике будет полностью посвящен осмотру достопримечательностей.

После этого мы отправимся в Гватемалу… возможно. В газетах только и пишут, что о тамошних волнениях — индейцы подняли восстание против центрального правительства, — и несколько наших журналистов уже махнули туда, почуяв, что там пахнет куда большей сенсацией, чем может принести наше турне. Если положение в стране станет чересчур взрывоопасным, мы, возможно, будем вынуждены пропустить этот пункт нашей программы.

Что-то в последнее время я совсем забросил свой дневник — ничего не писал ни вчера, ни позавчера. Остается оправдываться лишь утомлением да подавленным настроением.

Боюсь, Гватемала несколько подорвала мой дух. Мы, разумеется, неукоснительно придерживаемся нейтралитета, но когда я увидел по телевидению репортажи о волнениях и услышал речи, которые приписывают повстанцам-майя, я осмелился надеяться. Когда мы наконец встретились с вождями индейцев, в моей душе на краткий миг даже всколыхнулось ликование. Они сочли мое присутствие в зале честью, добрым знаком, относились ко мне с таким же почтением (или скорее непочтительностью), как к Хартманну и Тахиону, а от их отношения к собственным джокерам я воспрянул духом.

Да, я старый человек — вернее даже, старый джокер — и вечно хватаюсь за соломинку. Повстанцы провозгласили о создании новой страны, где их джокеры всегда могут рассчитывать на радушие и уважение. Все остальные джокеры могут не беспокоиться. Нет, не то чтобы мне очень хотелось поселиться где-нибудь в джунглях Гватемалы — возникновение здесь автономной колонии джокеров вряд ли вызвало бы в Джокертауне сколько-нибудь заметный отклик, не говоря уж о полномасштабном исходе. И все же в мире так мало мест, где джокерам рады, где мы можем жить спокойно… Чем дальше мы забираемся, тем чаще я убеждаюсь, что Джокертаун — лучшее место для нас, единственный наш дом. Не могу выразить, как огорчает и ужасает меня это заключение.