И тут Антонена охватила паника. Опять, опять это с ним происходит! Что такое жидкий кислород? Боги, он откуда-то знал, что это нечто более холодное, чем лед или ветер. Жидкий кислород — горький и белый, над ним поднимается пар, а еще он текучий. Он знал это так же твердо, как собственное имя. Но почему?

Антонен отошел от парапета и двинулся вдоль него длинными летящими шагами, положив руку на рукоять сабли, словно таким образом хотел защититься от демонов, заполонивших его разум. Другие офицеры были правы: он, несомненно, сходит с ума. И доказал это на сегодняшнем собрании офицерского состава.

Встреча прошла неудачно, как всегда в последнее время. Антонен опять выступил против остальных офицеров без всякой надежды на понимание. Он не сумел их переубедить, и каждое произнесенное слово ухудшало его положение, тяжелым бременем ложась на репутацию. Однако он был прав — и знал это.

Полковник Ягерхорн являлся полной противоположностью Антонену: смуглый и красивый, элегантный и обходительный, настоящий аристократ, превосходно владеющий собой. К тому же Ягерхорн имел влиятельных друзей и родственников, его карьера развивалась стремительно. Но самое главное, он пользовался доверием вице-адмирала Карла Олофа Кронштета, коменданта Свеаборга. К встрече Ягерхорн приготовил стопку донесений.

— В донесениях содержатся ошибки, — настаивал Антонен. — Русские вовсе не превосходят нас в численности. У них едва ли наберется сорок пушек. В Свеаборге их в десять раз больше.

Казалось, Кронштета шокировал тон Антонена, его уверенность в собственной правоте. Ягерхорн лишь улыбнулся.

— Могу я спросить, откуда вы располагаете такой информацией, полковник Антонен? — спросил он. На этот вопрос Бенгт Антонен не мог ответить.

— Я знаю, — упрямо повторил он. Ягерхорн зашуршал донесениями.

— Я получил свои данные от лейтенанта Клика, который находится в Хельсинки и имеет надежные источники информации о планах и численности противника. — Он посмотрел на вице-адмирала Кронштета, — Я утверждаю, сэр, что эта информация более надежна, чем таинственная уверенность полковника Антонена. Согласно Клику, русские уже превосходят нас в численности, Сухтелен очень скоро получит серьезные подкрепления, которые позволят ему начать штурм. Более того, у них имеется сильная артиллерия. Несомненно, у них значительно больше пушек, чем утверждает полковник. Кронштет согласно кивнул. Однако Антонен продолжал возражать:

— Сэр, донесениям Клика не следует верить. Он либо работает на противника, либо русские ввели его в заблуждение. Кронштет нахмурился.

— Это серьезное обвинение, полковник.

— Клик глупец и проклятый аньяльский предатель!

Ягерхорн ощетинился, а на лицах Кронштета и младших офицеров появилось отвращение.

— Полковник, — сказал комендант, — всем хорошо известно, что полковник Ягерхорн имеет родственников в Аньяльском союзе. Ваши слова оскорбительны. Мы находимся в очень серьезном положении, и я не могу допустить, чтобы мои офицеры ссорились из-за мелких политических разногласий. Вам следует немедленно принести извинения.

Антонену не осталось ничего другого, как выполнить приказ. Ягерхорн принял их, покровительственно кивнув в ответ. Кронштет вернулся к изучению донесений.

— Весьма убедительно, — сказал он, — и не может не вызывать тревоги. Этого я и боялся. Мы оказались в сложном положении.

Вице-адмирал принял решение, и дальнейшие споры не имели ни малейшего смысла. Именно в такие моменты Бенгт Антонен спрашивал у себя, какое безумие им овладело. Он направлялся на совещания, исполнившись решимости сохранять спокойствие и вести себя корректно, но как только занимал свое место за столом, начинал ощущать необъяснимую агрессивность. Он продолжал спорить даже после того, как это теряло всякий смысл; отрицал очевидные факты, подтвержденные донесениями из надежных источников; нарушал элементарные правила приличия и наживал все новых и новых врагов.

— Нет, сэр, — не унимался Антонен, — я прошу вас, не обращайте внимания на донесения Клика. Свеаборг жизненно важен для летнего контрнаступления. Если мы сумеем продержаться до того момента, когда растает лед, нам будет нечего бояться. Как только откроется навигация, шведы пришлют нам помощь.

На лицо коменданта легла тень усталости, в уголках рта резче обозначились морщины — настоящий старик.

— Сколько раз мы будем повторять одно и то же? Мне надоели ваши бесконечные доводы, я не хуже вас осознаю значение Свеаборга для весенней кампании. Однако факты говорят сами за себя. Наша оборона имеет много слабых мест, а лед позволяет добраться до стен крепости со всех сторон. Шведские войска сейчас на марше…

— Нам известно лишь то, что написано в русских газетах, сэр, — выпалил Антонен. — Во французских и русских газетах. На такие новости нельзя полагаться. Терпение Кронштета лопнуло.

— Молчать! — рявкнул он, хлопнув по столу ладонью, — Хватит с меня возражений, полковник! Я уважаю ваш патриотический пыл, но не суждения. В будущем, когда мне потребуется ваше мнение, я буду обращаться к вам с вопросом. Вы меня поняли?

— Да, сэр, — ответил Антонен. Ягерхорн улыбнулся.

— Я могу продолжать?

Как и всегда, момент был выбран безупречно — Антонена словно отбросило назад ледяным ветром. Стоит ли удивляться, что теперь он бродил в одиночестве по бастионам.

К тому моменту, когда Бенгт Антонен вернулся в свою комнату, настроение у него стало совсем мрачным. Он знал, что тучи сгущаются. Над замерзшим морем и Свеаборгом, над Швецией и Финляндией. И над Америкой, подумал он. И эта мысль, пришедшая к нему в голову напоследок, вызвала спазм в горле. Он тяжело опустился на койку и закрыл лицо руками. Америка, Америка, что за безумие, какое отношение имеет война между Швецией и Россией к далекой юной нации?

Он встал, зажег лампу, словно свет мог отогнать тревожные мысли, и плеснул себе в лицо немного затхлой воды из умывальника, стоявшего на скромном туалетном столике. За умывальником висело зеркало, которым он пользовался при бритье, слегка искривленное и потускневшее. Вытирая большие худые руки, он обнаружил, что внимательно изучает свое лицо, с такими знакомыми и странными чертами, которые вдруг вызвали в нем страх. Непослушные седеющие волосы, темно-серые глаза, узкий прямой нос, слегка впалые щеки, квадратный подбородок. Слишком худощавый, почти изможденный. На него смотрело упрямое простое лицо. Бенгг Антонен уже давно примирился с собственной внешностью, до недавнего времени и вовсе не обращал внимания на то, как выглядит. Однако сейчас он смотрел на себя, не мигая, и ощущал, как в нем растет тревожное удовлетворение и даже удовольствие от того, что его облик стал таким чуждым и отталкивающим.

Подобное тщеславие недостойно мужчины — еще один признак надвигающегося безумия. Антонен с трудом оторвал взгляд от зеркала и заставил себя лечь.

Но ему еще долго не удавалось заснуть. Фантазии и видения кружились под его закрытыми веками, столь же невероятные, как фантомные животные, созданные ветром: флаги, которые он не узнавал, стены из полированного металла, бушующие всполохи пламени, мужчины и женщины, ужасные, точно демоны, уснувшие в постелях обжигающей жидкости. А потом, неожиданно, мысли исчезли, словно слои обожженной кожи. Бенгг Антонен печально вздохнул и повернулся на бок…

…Перед возвращением сознания всегда накатывала боль, первое ощущение и единственная реальность в неподвижном пустом мире, недоступном восприятию. Секунду или час я не знал, где нахожусь, и меня охватил страх. А потом пришло знание — я возвращаюсь, а это всегда связано с болью, я не желаю возвращаться, но таков мой долг. Я хотел свежей чистоты льда и снега, бодрящего прикосновения зимнего ветра. Но все тускнеет, тускнеет, хотя я кричу, плачу и зову. Тускнеет, тускнеет и исчезает.

Я ощущаю движение, огромная масса жидкости перемещается и отступает. Сначала открывается мое лицо. Я втягиваю воздух широко раскрытыми ноздрями, выплевываю трубки из кровоточащего рта. Когда мои уши оказываются на поверхности, я слышу булькающие журчащие звуки уходящей жидкости. Машины-вампиры питаются соками моего чрева, черной кровью моей второй жизни. Холодное прикосновение воздуха к коже вызывает боль. Я пытаюсь не кричать, и мне почти удается удержать стон.