Затем «Шесть серебряных пуль», первый (и единственный) рассказ в моей серии о Рэнди Уэйд и Уилли, оборотне, банковском агенте. Я написал его в 1988 году для ежегодной антологии «Темная жатва», пока жил в Лос-Анджелесе и работал над «Красавицей и чудовищем». Вместе со Стивеном Кингом и Дэном Симмонсом я участвовал в «Ночных видениях-5». Чтобы играть на одном поле с этой парочкой, я должен был продемонстрировать собственное мастерство.
Все уже давно расходились по домам, а я продолжал сидеть за компьютером в старом офисе Сиварда, выпивая огромное количество кофе. Я так уставал, что еще долго не мог заснуть, когда добирался наконец до постели. Срок сдачи рукописи давно прошел, а я продолжал писать, хотя миновали месяцы с тех пор, как Кинг и Симмонс закончили свои труды. Я не сомневался, что Полу Миколу ужасно хотелось передать мою часть тому, кто справится с ней быстрее. Но после того как Пол наконец получил рукопись, он написал мне: «Да, ты меня почти прикончил, но оно того стоило». В 1989 году «Шесть серебряных пуль» получили Всемирную премию фэнтези как лучшая повесть, и я забрал домой один из замечательно мрачных бюстов Г. Ф. Лавкрафта работы Гэхана Уилсона. Теперь он украшает мою каминную полку. Иногда я надеваю на него маленькую шляпу.
«Тупиковый вариант» — рассказ о шахматах. Естественно, в нем также имеется путешествие по времени, но прежде всего это рассказ о шахматах. Вскоре после переезда в Санта-Фе меня посетила замечательная идея об антологии про шахматы, состоящей из научно-фантастических и фэнтезийных рассказов. Я мог бы поместить туда «Полночь по часам Морфи» Фрица Лейбера, «Удивительный бронзовый автомат, играющий в шахматы» Джина Вулфа и «Гамбит фон Гума» — замечательный короткий рассказ в духе Лавкрафта, напечатанный в «Чесс-ревью». Остальную часть книги я собирался наполнить новыми рассказами. Я знал много писателей, которые любили шахматы. Одним из них был Фред Саберхаген. К несчастью, когда я написал ему о своей книге, он ответил, что недавно продал шахматную антологию в издательство «Эйс», в которую включил и «Полночь по часам Морфи», и «Удивительный бронзовый автомат, играющий в шахматы», и «Гамбит фон Гума». В результате вместо рассказа для своей антологии я написал рассказ для его «Пешки в бесконечности», опираясь на собственный опыт в качестве капитана шахматной команды колледжа.
Конечно, рассказ — это вымысел, и любое сходство с живущими или умершими людьми — всего лишь простое совпадение… но мне бы хотелось подчеркнуть, что однажды я сам сражался с шестью командами на Всеамериканском командном чемпионате между колледжами, и этот рекорд продержался почти тридцать лет.
«Стеклянный цветок» появился в сентябре 1986 года в «Азимове». Если исключить «Авалон», неудавшийся роман, который я начал писать перед тем, как меня захватили «Игра престолов» и «Порталы», я не посещал ни один из моих тысячи миров. Вернусь ли я к ним когда-нибудь? Я не даю обещаний. Может быть. Ничего больше не могу вам сказать.
«Межевой рыцарь» — повесть, предваряющая события моей эпической серии «Песнь льда и огня», действие которой происходит в Семи королевствах Вестероса примерно за девяносто лет до «Игры престолов». Поскольку сама серия еще далека от завершения, мне бы и в голову не пришло писать повесть, если бы не Роберт Сильверберг, который позвонил мне с предложением принять участие в «Легендах» — его новой гигантской антологии фэнтези. Конечно, большие антологии фэнтези делались и раньше, но Сильверберг сумел собрать звездный состав: Стивена Кинга, Терри Пратчегга, Урсулу Ле Гуин и большинство других ведущих писателей, пишущих в жанре фэнтези. Не вызывало сомнений, что книга получится огромной, и я понимал, что должен стать ее частью. Я не хотел выдавать секретов «Песни льда и огня» или рассказывать о судьбе главных персонажей, поэтому пришлось написать именно такую повесть. (Как выяснилось, несколько других авторов «Легенд» пошли тем же путем.)
«Межевой рыцарь» — это высокая фэнтези, тут нет ни малейших сомнений. Но так ли это? Разве фэнтези не требует волшебства? Да, в «Межевом рыцаре» есть драконы — на гребнях шлемов и знаменах. Плюс еще один, набитый опилками, танцующий на ниточках. Дунк помнит старого сэра Арлана, который рассказывал, что видел однажды настоящего живого дракона, — неужели этого недостаточно? А если нет, тогда вы можете сказать, что «Межевой рыцарь» в большей степени относится к историческим приключениям, чем к фэнтези, только история здесь воображаемая. И какой из всего сказанного следует вывод? Не спрашивайте меня, я всего лишь ее написал. После этого я сочинил продолжение «Верный меч». Он должен выйти на Рождество, в «Легендах II» Сильверберга. В ближайшие годы последуют новые истории про Дунка и Эга, если только меня не переедет автобус или у меня не возникнет более интересный замысел.
Последняя история в этой книге — «Портреты его детей», повесть, за которую я получил премию «Небьюла», но проиграл «Хьюго» в 1986 году. Это повествование о писательстве и цене, которую мы платим, когда разрабатываем рудники наших снов, страхов и воспоминаний. В то время, когда «Портреты» были номинированы на премии, шли активные споры о том, можно ли вообще выдвигать эту повесть. Можно ли отнести ее к жанру фэнтези, или речь идет об истории безумия? Так где же истина? Вам решать. Но если это хорошая история, мне больше ничего не нужно.
Истории о борьбе человеческого сердца с самим собой переживут время, место и декорации. До тех пор пока есть любовь, честь, жалость, гордость, сострадание и самопожертвование, не имеет ни малейшего значения, держит ли высокий стройный незнакомец в руке протоновый пистолет или шестизарядный револьвер. Или меч…
Звенят доспехи. Лорд Дарстон скачет галопом к развалинам старого замка, расположенного на берегу Зловещего озера, в тысячах лиг от человеческого жилья. Он придерживает лошадь… и в этот момент из пещеры выходит высокий стройный эльфийский лорд, держа в руке меч, сверкающий в лунном свете.
— Бросай свой клинок, Бэт Дарстон, — не разжимая губ, говорит незнакомец. — Да будет тебе известно, что это твое последнее путешествие по земле эльфов.
Фэнтези? Научная фантастика? Ужасы? Я отвечу — история, и плевать на все остальное.
В осаде
© Перевод В. Гольдича, И. Оганесовой.
Полковник Бенгт Антонен стоял на одном из бастионов Варгона и наблюдал за мчащимися по льду фантомами.
Мир состоял из снега, ветра и безжалостно обжигающего холода. Зимнее море замерзло вокруг Хельсинки, зажав в ледяном кулаке шесть островных укреплений великой крепости Свеаборг. Ветер был клинком, вынутым из ледяных ножен. Он легко забирался под форму, обжигал щеки, а катящиеся из глаз слезы тут же обращал в лед. Ветер завывал, встречая на своем пути высокие серые гранитные стены, пробивался сквозь двери, трещины и бойницы, проникая повсюду. Он взметал снег над замерзшим морем, так что белые призраки неслись надо льдом, словно диковинные животные, искрящиеся и непрерывно меняющие форму. То были существа столь же тягучие и податливые, как мысли Антонена. Интересно, какую форму они примут в следующий раз и куда они так быстро мчатся, эти туманные дети снега и ветра? Быть может, их можно научить нападать на русских… Он улыбнулся, наслаждаясь мыслью о снежных фантастических зверях, атакующих врага. Какая странная, дикая идея. Полковник никогда не отличался развитым воображением, но в последнее время его часто посещали причудливые фантазии.
Антонен вновь повернулся к ветру, призывая холод, надеясь, что у него онемеет тело. Он хотел охладить свою ярость, мечтал, чтобы холод вошел в его сердце и заморозил кипевшие в нем страсти. Как хотелось ничего не чувствовать! Холод даже неуемное море превратил в неподвижный и молчаливый лед; пусть покорит и бурю, бушевавшую в душе. Бенгт Антонен открыл рот и выдохнул пар, который, словно плюмаж, поднялся над его покрасневшим лицом, вдохнул стылого воздуха, устремившегося вниз, подобно жидкому кислороду.